Алексей Арзамазов: «Цивилизация не стоит на одном месте»

С Алексеем Арзамазовым я впервые познакомилась несколько лет назад на одном из мероприятий в Союзе писателей Республики Татарстан. Тогда Алексей Андреевич приехал в Казань по приглашению видного российского писателя Ильдара Абузярова в рамках проекта Арт-резиденция. Сегодня ведущий научный сотрудник Удмуртского института истории, языка и литературы УрО РАН приезжает к нам как спикер и консультант на многие языковые научные конференции. Удивляет не это. Удивляет, что в свои 35 лет он является полиглотом, который владеет десятью языками, и среди них близкий нашему сердцу родной татарский язык. Сразу после лекции «Национальные литературы народов России в начале XXI века» Алексей приглашает меня во французский ресторан, где мы обсуждаем с ним перипетии нашей жизни. На вопрос, почему его выбор пал на этот ресторан, отвечает: «Когда я был в Марселе, то часто ел уху. Хотелось бы сравнить вкус и понять, а могут ли в Казани сварить настоящую французскую уху».

– Поскольку наш разговор начался с обсуждения французской кухни, хотелось бы поинтересоваться, какая судьба привела вас, доктора филологических наук, во Францию читать лекции?

– У меня было два основных направления – финоугристика и тюркология. С одной стороны, Париж не является центром изучения фино-угорских языков. Здесь находится Inalco (Institut National des Langues et Civilisations Orientales) – Национальный институт восточных языков и культур. У них такая политика, что они приглашают ученых из разных стран, которые занимаются исследованием многочисленных научных проблем разных народов. Речь идет о Востоке, Восточной Европе. Впервые как лектор я был приглашен в Inalco в 2008 году, второй раз в 2010 году. Самое приятное для меня, что я там был не только как лектор, но и как поэт. В Maison de la Poésie состоялся мой творческий вечер, где я читал свои стихи, в том числе в переводе на французский язык. У меня сохранились личные воспоминания. ^[1]

– Судя по вашей страничке в фейсбуке – мы с вами долгие годы друзья по соцсети, вы часто путешествуете. Когда планируете вновь поехать в Париж?

– Как только откроется мир. Вот уже десять лет, как я не был во Франции. Я совсем не могу жить в закрытом пространстве, находясь на одном месте, образно говоря, ощущаю себя как в стеклянном шаре. Иногда хочется кардинально, полностью поменять обстановку. Иногда чувствуешь усталость от профессии, от окружения. Мне нужна была встряска, и в декабре 2019 года я посягнул на Латинскую Америку. В декабре появилась финансовая возможность купить билет до Рио-де-Жанейро, а он стоит недешево – порядка 80-90 тысяч рублей. Теперь у меня опыт месяца жизни в столице Бразилии. Ощущение, что прилетел на другую планету. Это как на Марс слетать, поскольку летишь туда через Амстердам 23 часа, пересекая Атлантический океан, из Северного полушария в Южное полушарие. У нас январь – зима, а у них в это время лето. Город живет в преддверии ежегодного карнавала, в котором принимают участие более полутора миллиона жителей и гостей. Он проводится пять дней.

Как человек, много летающий по другим странам, могу сказать, что такого я никогда не видел. В Бразилии другой образ жизни. Сразу после выхода из аэропорта возникает ощущение, что попадаешь в один из сериалов, которые мы смотрели в 90-е годы. Что такое Рио-де-Жанейро? Это огромный тропический, прекрасный и очень опасный город. С одной стороны океан, с другой стороны фавелы – это трущобы на склонах гор, в которых в условиях полного отсутствия инфраструктуры живут миллионы бедняков. Правительство не контролирует эти огромные анклавы, поскольку территории подконтрольны наркокартелям. Здесь высокий уровень преступности. Отчасти это можно сравнить с ситуацией в нашей стране в начале 90-х годов, когда были группировки в России и в Казани. Первые тридцать минут, когда садишься в такси, едешь с содроганием, возникает ощущение, что если машина остановится, то тебя непременно похитят и увезут куда-то с концами. Из окон машины вдоль дорог видишь нищих, которые жгут резину. А потом вдруг такой щелчок, и начинается ощущение богатой Бразилии с ее небоскребами, пляжами, дорогими ресторанами и казино. Ты оказываешься в той зоне города, где живут богатые люди. Чтобы почувствовать дух Бразилии и атмосферу жизни в Рио-де-Жанейро, я специально снял квартиру в районе Ботафого, где живет средний класс, а не в районе, где находятся знаменитые пляжи Копакабана, Ипанема и Леблон. В первые дни было страшновато одному выходить на улицу, поскольку уровень бандитизма и криминала очень высокий.

У людей здесь особая ментальность. В итальянской и бразильской жизни есть такое понятие Dolche for nento. Дословно это означает любить безделье. А любимое слово – «mañana», что означает завтра. На улице ананасы растут: можно подойти и сорвать. Впечатлений я получил на всю жизнь, поскольку, с одной стороны, жизнь здесь совсем не похожа на российскую. В то же время здесь много культурных, экономических и социальных проблем, аналогичных нашим.

– Перед тем как решиться на такую поездку, вы, наверное, многое изучили из истории и культуры страны. На каком языке вы общались и удалось ли встретиться с бразильской интеллектуальной богемой – с писателями, литераторами, художниками?

– Да, конечно. Язык общения в Бразилии – португальский.

Благодаря тому, что одним из десяти языков, которыми я владею, является португальский, мое общение далось очень легко. Сразу через пару дней общения с жителями у меня произошло быстрое вхождение в языковую среду. Больше всего я общался с профессурой. Благодаря связям в социальных сетях и своим друзьям, я смог встретиться с профессурой Федерального университета Рио-де-Жанейро. Бразилия в чем-то отсталая, а в каких-то вещах эта страна более продвинута. В бразильском обществе очень ценится образование. Социальный статус докторов наук, преподавателей, научной интеллигенции очень высок. По бразильским меркам профессор – это очень богатый человек, профессуру здесь относят к высшему классу. У себя в гостях меня принимал один профессор. Он живет в просторной квартире в небоскребе. У его семьи есть загородный дом, два роскошных автомобиля. Мы ужинали на террасе, а нас обслуживали две служанки. В Бразилии высоко ценится академическая наука, она очень хорошо финансируется государством. А карьерная лестница выстраивается принципиально иначе, чем у нас.

Для сравнения. Я стал доктором наук в 31 год – это даже по российским меркам рано. В Бразилии это невозможно, докторами наук там становятся ближе к 50 годам. В нашей стране мы раньше начинаем, но и раньше заканчиваем. Ученый, с которым я встретился, стал доктором наук в 60 лет. Латиноамериканская модель предполагает, что до 35 лет человек наслаждается своей жизнью, определяется со своим будущим, выбирает свой профессиональный путь и только к 50 годам, образно говоря, «подтягивается».

– Большинство моих коллег начали изучать иностранный язык, как правило английский, будучи студентами. Со скольких лет вы изучаете языки и как Вы начали изучать татарский язык?

– Сегодня я свободно разговариваю на 10 языках. К нам, школьникам, в начале «перестройки» приезжали французы (тогда нам казалось даже странным, что они до нас добрались). Первый язык я начал изучать в 12 лет, а через год ко мне попало советское издание примерно 70-х годов выпуска Ибрагима Нуруллина, посвященное Г.Тукаю. Книга состояла из двух частей – биографии Габдуллы Тукая и сборника переводов его стихов на русский язык. Когда я ее начал читать, то мысленно погрузился в эпоху жизни великого татарского поэта, исторический период жизни татар – настолько талантливо была написана эта книга. Я ведь ничего об этом не знал. Сразу после прочтения книги у меня возникло желание изучить татарский язык, тем более его строение, грамматика совсем не похожи на русский язык. В Нижнем Новгороде это сделать было крайне тяжело из-за отсутствия языковой среды.

И вот у меня возникло непреодолимое желание выучить татарский язык. В то время я сам жил в Нижнем Новгороде. За пределами Татарстана невозможно было достать учебник татарского языка. Пришлось пройти большой путь, чтобы найти людей и заказать им привезти книгу из Казани. Я нашел несколько книг и остановился на самоучителе Флеры Сафиуллиной. Это настолько хорошо разработанный учебник татарского языка, что за небольшой период я смог изучить язык.

Сам я тогда учился в очень хорошей школе, где педагоги преподавали не только школьникам, но и студентам в университете. Уже в школе я изучал французский, английский и итальянский. Встреча с татарским языком была важной и сложной, поскольку он не похож ни на один другой. Для меня после изучения иностранных языков он был даже несколько непонятен. Татарский – очень интересный и сложный, с другим устройством язык. Это агглютинативный язык. Меня это даже влюбило. Успех изучения языка во многом зависит от самоучителя. У меня у самого вышло несколько учебников в московских издательствах.

– В 90-е годы в Татарском книжном издательстве вышел самоучитель Игоря Львовича Литвинова «Я начинаю говорить по-татарски». По мнению специалистов, он построен по той же системе, как самоучитель любого иностранного языка. Получается, что и вы изучили татарский как иностранный. Планируете ли Вы в будущем подготовить свой самоучитель татарского языка?

– Конечно, я изучал татарский как иностранный. Сегодня я его практически полностью понимаю и разговариваю на нем. Некоторое время назад я загорелся одной идеей.

Знаете, чему я удивляюсь, будучи за рубежом? Большинство из нас несколько лет изучают английский или другой иностранный язык сначала в школе, а затем в институте, однако на выходе мы ничего не знаем: многие могут лишь произнести свое имя и сказать несколько предложений. В особых условиях, к примеру, когда россияне – миллионы человек – переехали в конце 80-х и в начале 90-х годов в Израиль по программе репатриации, они просто вынуждены быстро изучить язык. Это коснулось и тех, кто поменял место жительства и уехал в Латвию или Германию. Понятно, что без высшего образования и без знания коренного языка за границей невозможно устроиться на нормальную работу. Без языка не сделаешь карьеру. Жизнь за границей заставляет учить язык. В этом смысле я никогда не понимал людей, которые не могут немотивированно изучать языки, когда ты непосредственно живешь в национальной республике.

В нашей стране в целом, как мне видится, есть методологическая проблема: с 80 процентами существующих учебников невозможно, к примеру, выучить татарский язык. Нужно предложить какие-то убедительные методики обучения языков. Не знаю, насколько это политкорректно говорить, но существующие методики не позволяют миллионам татар и представителям других национальностей изучить родной язык.

– Помню, когда в 1995 году я пришла работать в Министерство внешнеэкономических связей, государство нам доплачивало не за знание французского, а за знание татарского языка. Потом 15-процентную надбавку отменили. Сейчас во многих отраслях, даже в образовательной системе, в органах власти, острая нехватка кадров, которые владеют не то что письменным, но даже хотя бы устным татарским. Вновь поднимается вопрос возврата к былым методам стимулирования.

– Нужно предложить убедительные доводы, убедительные причины, чтобы дети и взрослые сами изучали язык. Одним из самых острых является вопрос методики преподавания и методологии. В свое время я очень внимательно изучал этот вопрос в Европе. Там, в отличие от нас, методические комплексы находятся на фантастическом уровне. При определенных условиях любой человек достаточно быстро может заговорить на иностранном языке. Некоторое время назад на канале «Культура» полиглот Дмитрий Петров, сам владеющий 40 языками, провел курс изучения татарского языка, используя разработанную им универсальную методику. На мой взгляд, он очень правильно уловил именно методику. (Ред. – Далее Алексей переходит на татарский язык.)

В Удмуртии, где я сейчас живу, среди моих друзей нет татар, и, к сожалению, из-за этого не удается попрактиковаться в языке. Удмуртский язык я выучил, узнав, что у меня есть удмуртские корни. В шестнадцать лет я свободно на нем говорил и писал стихи.

Когда у меня есть время, я смотрю передачи на спутниковом канале «ТНВ-планета», очень люблю слушать татарские национальные песни. Если беру татарскую книгу и начинаю ее читать, то целиком понимаю ее содержание. В изучении любого языка очень важно аудирование, как это я сам практикую. Татарский язык я отлично понимаю, однако для того, чтобы бегло на нем говорить, мне не хватает общения на нем. Хорошо, что каждый месяц я бываю в Казани и есть возможность встречаться и общаться на татарском языке с учеными и друзьями. Казань стала для меня третьим домом. Сейчас я работаю в Академии Удмуртии Федерального исследовательского центра РАН в Ижевске. По секрету скажу, идут переговоры, и, возможно, я перееду жить и работать в Татарстан. Казань становится своим пространством.

– Многие ученые говорят, что изучению любого иностранного языка должны способствовать различные предпосылки и большая роль в этом отводится генетике. Если кто-то из родителей владеет иностранным языком, то шансы, что его ребенок изучит его, будут выше. Фамилия у вас очень необычная для наших краев. Возможно, в вашей крови есть и татарская? Раз в библиотеке были книги и на татарском языке, то, несомненно, на ваше воспитание повлияли родители…

– Татарская кровь течет у всех нас. В 25 лет я начал изучать генеалогическое древо своей семьи и дошел до 5 поколения. В нас много разной крови: еврейской, русской, удмуртской, чувашской.

Мой дед Алексей Васильевич Арзамазов был капитаном большого лайнера, который ходил из Владивостока в Японию, в Америку и даже Африку. К сожалению, он ушел от нас два года назад. Он сам из деревни поехал учиться в Ленинград и поступил в Высший военно-морской институт. В детстве он очень часто рассказывал мне о своих странствиях, как впервые в 50-60 е годы оказался в Японии. Он испытал настоящий шок. Тогда Япония восстанавливалась после событий в Хиросиме и Нагасаки. В стране был стремительный рост. Мой дедушка собирал пластинки, и первые пластинки он привез из этой заграничной поездки. У него была огромная коллекция виниловых пластинок классической музыки. Он начал их коллекционировать с 25-летнего возраста. Первая пластинка произведений Петра Ильича Чайковского была куплена в Токио. Уже в этом возрасте у деревенского парня была такая тяга к классической музыке. Мне кажется, внутренний механизм – такое духовное самоспасение человека.

Брат деда Герман Арзамазов – несостоявшийся космонавт, он дважды в конце 80-х годов должен был полететь в космос. Сейчас он крупный уролог в московской клинике. Есть такая семейная легенда: кто-то сказал, что он татарин, и поэтому его не отправили в космос. Фамилия «Арзамазов», я считаю, полутатарская. Если поменять одну букву, то получится «Арзаманов», «Арзамаков», а это уже тюркская фамилия. Если дословно переводить, то «Арзу» – это мечта, желание. В этом случае, слово восходит к персидским корням. Это слово может иметь и фино-угорское происхождение. Существуют разные версии. Не случайно в библиотеке деда находились и татарские книги, поскольку его интересовали татары и другие народы.

В ней насчитывается более тысячи книг, которые перешли мне. У меня и у самого большая, насыщенная профессорская библиотека. Желание – объединить их в одну, единую библиотеку и найти время, чтобы в спокойной, никуда не торопясь, обстановке прочитать все книги, а некоторые просто перечитать. Это очень важное самообразование.

Несколько слов по поводу моего воспитания. По отцовской линии бабушка Тамара с еврейскими корнями – с таким красивым именем царицы. Она еще в 80-е годы создала экспериментальный садик, в основу которого была положена концепция эстетического воспитания, и я в него с удовольствием ходил. К сожалению, она очень рано, в 49 лет, умерла от рака. На уроках музыки, когда в советских садиках все слушали песни «С чего начинается Родина?», «Эх, тачанка-Ростовчанка», мы слушали песни Стиви Уандера. Приходил преподаватель музыки и ставил пластинки Стинга или Луи Армстронга. Это было так нехарактерно для тогдашнего воспитания. Однажды в садик на встречу с детьми она привела академика Андрея Сахарова, который тогда отбывал ссылку в городе Горький (ныне Нижний Новгород). Он жил в небольшой однокомнатной квартирке (там располагается дом-музей его имени). Однажды моя бабушка увидела его на лавочке и пригласила к нам. Это был период гласности, по телевидению много говорили о нем. Бабушка подошла к нему и сказала, что его знают и очень уважают. Так я с ним познакомился. Такая интересная была семья родителей моего отца – капитан дальнего плавания и педагог-экспериментатор. Все это – книги, музыка, разговоры о великих – формирует личность с детства.

– А какими были ваши родители?

– Моя мама Марина Константиновна – очень интересный человек. Она всегда мечтала быть художником, однако стала крупным экономистом. Сейчас рисует цветы и разрисовывает шкафы на даче. После смерти папы, а он, к сожалению, рано умер, в 42 года, она осталась с двумя детьми. Она вышла во второй раз замуж, и мы росли с отчимом Александром Николаевичем. Среди наших родственников очень много медиков, экономистов и технарей. Гуманитарное направление не совсем характерно для нас. Мой младший брат стал физиком-ядерщиком.

– Во всем мире ученые озабочены исчезновением языков. В Татарстане создали Комиссию по сохранению татарского языка. На мой взгляд, нельзя современному молодому поколению что-либо навязать – читать, разговаривать на родном языке – только исходя из интересов государства. Сложившаяся ситуация, возможно, обусловлена и введением ЕГЭ более десяти лет назад. В национальных республиках в одиннадцатых классах ученики сдают экзамены только на русском языке, не имея права сдавать, как это было раньше, на родном языке. Введение нового экзаменационного формата повлияло на поведение и психологию как родителей, так и детей. Что должно, на ваш взгляд, быть предпринято, чтобы сохранить родные языки? Или это естественный процесс вымирания языков?

– Вымирание языков – это естественный процесс, который фактически происходит везде. Посмотрите, в США вымерло более сотни индейских языков начиная с Аляски. Английский язык полностью поглотил индейские языки. Возьмем Латинскую Америку. Сколько там было языков, а осталось только два: кечуа – язык южноамериканского индейского народа кечуа и аймара – язык народа аймара, живущего в Андах. Аймара, наряду с испанским, является официальным языком Боливии. Целый языковой пласт исчез. Крупные языки поглощают миноритарные.

Татарский язык – это крупный язык, язык большого прошлого. Республика должна больше вкладывать в его развитие и сохранение. Возможно, это и делается. Это только стороннее впечатление. Для того, чтобы сохранить язык, должен быть задействован целый пласт ресурсов, и прежде всего семья. Для членов татарской семьи неестественно не говорить на татарском языке. Говорят ли на татарском языке в районах? Я встречал татар, у которых большие пропуски лингвистических терминов лексико-стилистического плана в области политики, экономики, культуры. Как-то мы соревновались с друзьями-татарами, и я называл различные слова иҗтимагый, сәясәт, мәдәният из общественно-политического словаря. Постепенно происходит эрозия языкового богатства, стирание языковой памяти. Я так ощущаю, что это идет в массовых масштабах. Ресурс языка мельчает и скатывается до бытового-кухонного уровня. Этого никак нельзя допускать. С этим нужно бороться. Язык должен поддерживаться на определенном, в том числе и научном уровне.

– После поездки в Рио-де-Жанейро планируете ли вы что-то изменить в своей жизни, к примеру уехать работать в Москву или в Питер? Или, может, возникло желание уехать за границу?

– У меня своя научная школа, своя аспирантура. Однако, как вы говорите, есть ощущение некого «потолка», хочется расширять границы. Сейчас по секрету скажу, поступило предложение работать в Казани. Я ведь много где работал, к примеру в Эстонии в 2016 году, читал лекции в Стокгольме, Швеции, Израиле. Однако сильного желания туда уехать и жить там никогда не возникало. Прекрасно понимаю, как устроены все научные центры и институты, хотя во многих странах уровень доходов намного выше. У меня, как у приглашенного профессора, зарплата, к примеру, в Эстонии составляла около 3 тыс. евро в месяц.

– Для литераторов и родителей маленьких детей Швеция, прежде всего, это родина всемирно известной писательницы, автора трилогии «Малыш и Карлсон», «Пеппи Длинныйчулок» Астрид Лингрен, повести о сыщике Калле Блумквисте. Удалось ли посетить музей ее имени в Стокгольме?

– Я вернулся с яркими впечатлениями после музея. Стокгольм – это такое необычное место: природа российская – березки, ёлочки, а во всем другом когнитивный диссонанс. Нет ощущения того, что Россия где-то находится рядом. В Швеции настолько все остальное по-другому обустроено – университетское образование, отношения людей.

– Мы в 2008 году с главными редакторами из Татарстана побывали в Гётеборге, на 61-ом Конгрессе Всемирной газетной ассоциации и Мировом форуме главных редакторов. Мне запомнились слова короля Швеции Карла XVI Густава, который сказал, что СМИ – это путеводная звезда, которая ведет нацию к процветанию. В этом мероприятии приняли участие (рекордное количество) более 1800 человек из 113 стран мира. Было очень много крупных издателей из Латинской Америки. Здесь, как и во многих европейских странах, газетная отрасль является прогрессивной, а многие издания набирают миллионные тиражи.

– На Западе: во Франции, Испании, газеты, к примеру британское интернет-издание Independent, старейшие французские газеты Le Figaro, La Liberté, Le Monde и другие, имеют огромное значение. Их все читают. Первое, что делают утром мои друзья-французы, – это чтение газеты за чашкой кофе. Это реальная жизнь. Эти издания разной направленности, огромные полосы посвящены культуре, балету, литературе. Люди читают в миллионных масштабах.

Контент наших изданий сильно изменился. Взять такую область, как критика, которой в российских СМИ практически не осталось. Когда выходит книга, фильм и показывают новый спектакль, в российских СМИ вообще не выходит ни одной публикации. Кто из журналистов об этом пишет? Да никто не пишет, может быть, единицы. Бывает, что подобные публикации выходят в газетах «Коммерсант», «Ведомости», «Российская газета». Критик опубликует свою статью, однако никакой реакции не следует. В Америке или Европе, если критик написал острую статью, то он может сорвать спектакль, сорвать кассу. Мнение экспертов за рубежом имеет очень важное значение.

– С развитием информационных технологий, появлением новых форматов в социальных сетях многие современные литераторы продвигают свои книги посредством английского языка. К примеру, в фейсбуке мой любимый турецкий писатель, известный общественный деятель Ферит Орхан Памук продвигает свои произведения не только на турецком языке… Для национальных авторов России нередко таким языком становится русский, а для русских писателей – английский.

– Существует некое заблуждение, что английский является абсолютным языком. Нет. Когда я работал в Эстонии, мои коллеги, профессура, полетели на конгресс в Майами в США. Они прилетели в полном шоке. «Мы были в Майами и не слышали английского языка, поскольку все говорят на испанском языке», – говорили они. Существуют прогнозы, что через 50 лет большая часть Америки будет англоязычной. Мы думаем, что английский язык – это абсолютная доминанта. Однако по числу носителей его обгоняет испанский язык, который уже сегодня является доминантой от Мексики до Аргентины. Есть Китай, а на китайском говорят свыше 2 млрд человек. Хинди, португальский, бенгальский достигли точки глобализации. Португальский язык обогнал русский по числу носителей. Совершенно огромный язык –
бенгали. Мне кажется, что мы достигаем точки глобализации, а дальше будет откат назад к многоязычию, многокультурности, потому что человечество не может всегда находиться в одной фазе. Цивилизация не может быть в первой фазе. В Италии никто не говорит по-английски, только на итальянском.

Что касается продвижения, писатель, самое главное, должен интересно писать. Ему самому должно быть интересно писать.

Тогда у него появится шанс предъявить свою книгу или рукопись произведения большому читателю. Книгу не должны читать только в своем кругу. Мир сегодня открыт. И я это могу сказать на примере своих произведений. Хотя я себя не считаю супер автором и поэтом. В совокупности у меня 26 книг разной направленности, в том числе и научной. Мои книги выходили на четырех языках в Эстонии и Финляндии.

– Существует такая теория, что к концу этого столетия останется всего 12 языков. На ваш взгляд, кто войдет в эту дюжину?

– Я могу представить свой список: это китайский, арабский, английский, испанский, португальский, французский, русский, испанский, хинди, японский, бенгали, индонезийский (в Индонезии на нем говорят свыше 250 млн человек). Сегодня на лекции говорилось о значимости турецкой литературы. Несомненно, турецкий, который к 2050 году будет насчитывать свыше 120 млн носителей языка, войдет в этот список. В Африке африканские языки постепенно распрямляют крылья, на суахили разговаривают где-то 150-170 млн человек. Значимость английского языка, который, прежде всего, является языком науки, если судить по количеству носителей, снижается. Старение населения – а Европа и США стареют, демографические взрывы в Китае, арабских странах являются факторами, которые определяют развитие любого языка и его распространение. Это очень интересно говорит о том, какая будет языковая картина мира к концу этого столетия.

[1] В 1795 году в Париже была открыта Школа восточных языков L’École des langues orientales. В ней готовили переводчиков в сфере дипломатии и торговли. Интересно, что первыми преподаваемыми языками были арабский, турецкий, крымскотатарский, персидский и малайский. В 1873 году произошло слияние обеих школ, впоследствии в 1914 году учебное заведение было названо Национальной школой живых восточных языков. Современное название Inalco носит с 1971 года.